Книга Плач серого неба - Максим Михайлов

Я глубоко вздохнул и остановился на мысли о том, что местной полиции стоило бы чаще вспоминать о сути своей работы — и нет, конечно же, не о взятках.

В голове стало серо и сумбурно. Взмахом руки я разогнал табачное марево, прорубив окно из мира внутреннего во внешний, и лениво оглядел помещение.

За дальним столиком царило необычайное оживление. Компания студентов сгрудилась вокруг примечательного во всех отношениях субъекта: малый рост и широченные плечи выдавали цвергольда, но все остальное утверждало, что данный вид науке неизвестен. Странный тип был худощав лицом, но изряден телом, а грязная рубашка цвета тухлой горчицы округло пучила на животе кожаный жилет. Из засученных рукавов торчали могучие предплечья в рваных туманных хлопьях рыжей шерсти. Его пожалуй что борода явилась в мир из кошмарных снов безумного художника, а макушка и ее окрестности то тут, то там взрывались огненно-рыжими вулканами шевелюры и пестрели темными, выжженными пятнами проплешин. Существо стояло вполоборота, и я даже со своего места отлично видел его шею, покрытую затейливым узором из старых ожогов и каких-то тусклых, неприятного цвета пятен на коже. Короткие пальцы бережно обнимали выпуклое донышко крохотной колбы, за толстыми стенками которой плескалось нечто очень яркое и очень зеленое. Оставалось лишь надеяться…

— Надеюсь, старина, ты продемонстрируешь нам, как это пьют? — вкрадчиво вопрошал один из студентов, молодой орк лет двадцати. На беглый взгляд он казался обычным заводилой, из тех, что ищут приключений себе и неприятностей другим. — Я бы на твоем месте поостерегся, но если ты утверждаешь…

— Утверждаю! — голос карлика, к моему изрядному удивлению, оказался высоким и надорванным, как у едва созревшего подростка. Такой голос больше подошел бы пьяному толстому альву, нежели приземистому выходцу с Боргнафельда. — Не просто, позвольте, утверждаю! Я уверен, молодые мастера, что это пьют, да еще как! И готов ручаться: если эксперимент окажется удачным, этот напиток будут пить повсюду. И раз вы не готовы стать частью процесса, будьте же зрителями. Внимание на меня… — он ловко выдернул пробку и шумно втянул ноздрями вялую струйку столь же ядовито зеленого пара.

— Только взгляните! — В полном восторге завопил собеседник экспериментатора, — мастер Карл подлинный чудодей — изобрел выпивку, которую потребляют носом! Уж не запретная ли это магия? — остряк заржал, и смех кругами разбежался по всей компании. Карлика это задело. Он ожег молодежь гневным и горделивым взглядом.

— Да что б вы, молокососы, понимали в правильной дегустации? Пустое поколение! — В такт горьким словам колба покачивалась, словно винный бокал в пальцах нетрезвого аристократа. Честное слово, цвергольд даже оттопырил мизинец! Выдохшись, Карл сделал паузу и резко опрокинул колбу в широко распахнутую пасть. Блеснули то ли обломанные, то ли, — чего только на свете не бывает, — подпиленные зубы.

Упавшая на юных посетителей «Любимицы судеб» тишина была такой плотной, что, казалось, даже сигаретный дым прибило к полу. Только что шумные студенты галдели и ерничали, — а вот они словно забыли как дышать, устремили взгляды на экспериментатора и окаменели… вместе с ним. Цвергольд превратился в статую, на недвижном лице которой жили только глаза, — они, подрагивая, осторожно косились вниз. Туда, где столешницу подпирал объемистый живот. Тишина ширилась, растягивалась, и, достигнув звенящего предела прочности, лопнула. Из недр алхимика раздался гулкий вой. Что-то рвалось на свободу из его нутра, что-то, судя по ужасающим звукам, рожденное на стыке реальности и ночных кошмаров… На лице карлика отразилась отчаянная борьба, в которой вовсе не он был сильной стороной. Неведомый противник напирал, но Карл не сдавался, изо всех сил сражаясь за существование… и победил. Поблекшее было спокойствие вернулось и снова воцарилось в трактире, будто никуда и не отлучалось. Цвергольд шумно выдохнул, повертел похожей на котел головой и, глядя в пустоту, хрипло спросил:

— Ну как, никто не созрел? Там… пара капель осталась.

Что бы случилось, проиграй он борьбу с желудком, сказать было невозможно, однако студенты явно ждали шумного и красочного зрелища и теперь, лишенные представления, лишь досадливо поморщились и отступили. Отвернувшись от недавнего объекта насмешек, недоросли с головой погрузились в болтовню. А чудаковатый карлик, казалось, и сам уже напрочь забыл об их существовании. Порыгивая в бороду, он аккуратно заткнул пустую колбу пробкой, вытащил из-за пазухи ошметок бумаги, а из-за уха — длинный карандаш и что-то размашисто записал. Потом бездумно покрутил головой и, встретившись со мной глазами, внезапно нахмурился и отвернулся. Меня передернуло. Жутковатые стеклистые глаза цвергольда от напряжения стали густо-багровыми, налились кровью, как спелые вишни соком. А еще они были разного размера.

Сначала нищий, теперь этот… Вимсберг, словно пытаясь оправдаться перед миром за свое внутреннее безобразие, имел и еще одну славу. Здесь всегда терпимо относились к Тронутым — тем, кто от рождения был отмечен Хаосом. Но Тронутый-алхимик? Как-то чересчур.

Оставался оборот с небольшим. Я неспешно допил кофе, в очередной раз обсудил с собой мерзость Вимсберга и восхвалил прелесть Эскапада. Конечно, даже если бы я-оппонент внезапно переубедил меня-спорщика и доказал, что Оплот Равновесия — еще худшая дыра, чем Морская столица, это уже ничего бы не решило. Все сбережения, накопленные за время сознательной жизни, — а сумма, доложу вам, оказалась на удивление существенной, — уже ушли на покупку квартиры в жилом доме в живописном старом районе Эскапада. Пару месяцев назад я ездил принимать помещение и получать документы и остался очень доволен. От центра далеко, зато в район я прямо-таки влюбился — после окраины Вимсберга, где даже тишина звенела от нервного напряжения, благопристойный, усаженный деревьями квартал казался подарком свыше. Остатка денег должно было хватить на полгода работы в убыток, средней руки секретаршу и, конечно же, вывеску «Частное детективное агентство Брокка». Несколько дней назад пришла телеграмма, что вопросы с документами улажены, и теперь мне предстояло отправиться в Столицу на постоянное место жительства… Кстати, пора было выходить.

Неладное я заподозрил сразу, едва из мешанины дождя и тумана показались Северные ворота Вимсберга. Толпы народу, подобные той, что бурлила тогда у ажурной ограды вокзала, редко… да что уж там, решусь на сильное слово «никогда», не собираются просто так. А в деньки, подобно нынешнему не балующие погодой, без изрядной нужды на улице вообще делать нечего. Все громче становился тревожный гомон, все крепче — уверенность в неправильности происходящего, которая достигла апогея, стоило моему пытливому взгляду различить в возмущенном море голов блестящие личины магической полиции. Я как-то резко осознал, что уехать в назначенное время никак не удастся. Ворота — громоздкие, построенные, по слухам, еще во Время Безумия, — были наглухо закрыты массивным и недвусмысленным засовом. Рука сама собой нырнула под плащ и выцарапала мятую пачку. Прикрывая огонек зажигалки от дождя и проталкивая первые затяжки в пересохшее от волнения горло, я принялся осматриваться.

Сложно услышать что-то нужное в обиженной толпе. Каждая частица однородной, но противоречивой массы стремится доказать, что ее доля страшнее остальных, что обидели всех, но ее — сильнее. Добиться предложения без «я» от этой капли в море самосочувствия невозможно. Я взвесил «за» и «против» на весах опыта и решил в буквальном смысле поискать ответы на стороне. В паре шагов от меня едва не подпрыгивал от возбуждения маленький орчонок, на вид не разменявший еще и второй десяток. Уютно спрятавшись в глубине плотного, прорезиненного капюшона, мальчонка кутался в дождевик и с аппетитом поедал глазами творившуюся перед воротами суету.